Х век

в живописи и литературе.

 

X век – столетие сплошного потепления, настолько бедное событиями, что даже трехкилограммовый Атлас всемирной истории не смог зафиксировать в эту эпоху никаких приметных событий. Вот как описывает это мрачное безвременье Стефан Цвейг: «Год 1000. Тяжелый гнетущий сон сковал Западный мир. Глаза слишком устали, чтобы смотреть вокруг, чувства слишком притуплены, чтобы проявлять любопытство. Дух человечества парализован, как после смертельно опасной болезни, человечество больше ничего не желает знать о мире, который оно населяет. И самое удивительное: все, что люди знали ранее, непонятным образом ими забыто. Разучились читать, писать, считать; даже короли и императоры Запада не в состоянии поставить свою подпись на пергаменте. Науки закостенели, стали мумиями богословия, рука смертного больше не способна изобразить в рисунке и изваять собственное тело. Непроницаемый туман затянул все горизонты. Никто больше не путешествует, никто ничего не знает о чужих краях; люди укрываются в замках и городах от диких племен, которые то и дело вторгаются с Востока. Живут в тесноте, живут в темноте, живут без дерзаний – тяжелый, гнетущий сон сковал Западный мир.

Иногда в этой тяжелой, гнетущей дремоте блеснет смутное воспоминание о том, что мир когда-то был другим – шире, красочнее, светлее, окрылённее, был полон событиями и приключениями. Разве все эти страны не были прорезаны дорогами, разве не проходили по ним римские легионы, за которыми следовали ликторы, охранители порядка, мужи закона? Разве не существовал когда-то человек по имени Цезарь, завоевавший и Египет, и Британию, разве не пересекали триремы Средиземное море, достигая тех стран, куда уже давно из страха перед пиратами не отваживается отплыть ни один корабль? Разве не добрался однажды некий царь Александр до Индии – этой легендарной страны – и не возвратился через Персию? Разве не было в прошлом мудрецов, умевших читать по звездам, мудрецов, которые знали, какую форму имеет Земля, и владели тайной человечества? Об этом следовало бы прочесть в книгах. Но книг нет. Нужно было бы попутешествовать, повидать чужие края. Но дорог нет. Все миновало. Может быть, все и было только сном».

Александр Никонов. «История отмороженных в контексте глобального потепления».

* * *

 

«Русское вооружение в X и XI столетиях. Пешие воины».

Итак, что за общество в X веке было в славяно-русских землях? Оно было таким, что христианизация сверху была абсолютно непредставима. Никто не мог крестить Русь, кроме самого Господа Творца и Промыслителя. Так же точно никто не мог и помешать крещению, если так решила, если того пожелала вся Русская земля. Это было общество, которое ценило прежде всего свободу, самую что ни на есть простую, прямую политическую свободу. Конечно, мы не имеем юридических памятников X века, но зато мы имеем столетием позже Русскую Правду Ярослава, сына Владимира. Причем Ярослав был подлинным законодателем, то есть, он записывал и придавал силу писаного права обычаям, уже существовавшим на его земле, а вовсе не тщился сочинять законы, как это принято в XX веке — надежный признак того, что законы не будут долговечными, что общество их отметет, что придется вводить новые законы. И глядя на Русскую Правду, мы видим это общество — общество свободных людей. В нем нету тюрем. Нету телесных наказаний. Почти нету смертной казни, разве только в случае совершенно вопиющих преступлений. Обыкновенные убийства смертью не караются. А самый распространенный вид наказания есть вира, то есть штраф. Посмотрим, что такое вира за убийство. Она необычайно высока — 40 гривен. Простой горожанин, не говоря уже о смерде земледельце, таких денег не имел, и за него платило община, если такое довелось ему совершить. Думаю, что и для состоятельного человека, для княжого мужа то была очень высокая цена греха, цена преступления. И за убийство смерда, и за убийство богатейшего купца, и за убийство княжеского дружинника вира была одна и та же — 40 гривен. Только позднее, в редакции Ярославичей появляется двойная вира за убийство великого боярина — страшно сказать, 80 гривен, первоначально того не было. Вира за убийство холопа (то есть раба) была 5 гривен. Вот вам и противопоставление свободного и несвободного человека. То есть, все остальное имело меньшую ценность. Аристократ ли ты, или торговый человек, вершащий дела в своем граде, или простой земледелец, а все равно вира одна и та же. А вот если ты раб, то вира совсем другая — просто компенсация господину за убыток.

И вот еще. Это общество не только свободолюбивое, это общество гордое, полное чувства собственного достоинства. Современному человеку поразительно, как может быть, что кровавая рана влечет меньшую виру, нежели синяя рана, то есть синяк. А задумайтесь! Удар рукой наносит не только боль, но и позорит, а рана, нанесенная боевым оружием, не позорит. И потому гораздо большее преступление — оставить синяк, то есть нанести оскорбление собрату, согражданину. Это, пожалуй, самое интересное.

Это общество, которое, прежде всего, делится на свободных и несвободных людей. Дальше это общество делится на сословия, причем очень устойчивые сословия. Надо сказать, что древние общества, в частности античные, и общества средневековые тоже были сословны. Это не значит, что между сословиями не было непроходимых границ. Безусловно, младший дружинник мог стать боярином. Вне всякого сомнения, еще гораздо проще было горожанину или смерду, молодому и сильному человеку вступить в дружину. Кто же отвергнет крепкие руки, верное сердце и добрый меч! Мог и селянин попытать своего счастья в городе. Весьма возможно, не имевший успеха в городе горожанин мог выселиться в сельскую местность и землю пахать. Тогда все умели пахать, и бояре умели. Но общество тем не менее было сословным. Можно было перестать быть тяглым горожанином и стать служилым, княжим человеком. Но нельзя быть вне этих сословий. Не дружинник, не боярин, не смерд, не купец, не ремесленник, а, так сказать, лицо свободной профессии — это нечто непредставимое для средневекового общества, таких людей не бывало. Остаться вне сословий значило деградировать на самый низ. Может быть, именно потому общество было таким устойчивым. О здравости, важности, целесообразности сословий и сословного уклада нам очень важно подумать и сейчас, ведь это наша многовековая традиция.

Кстати, в еще домонгольский период сложилось сословие духовенства, хотя в него вступали не только дети священнослужителей. И мы знаем много примеров того, как и покидали духовенство. Но кто же скажет, что духовенство не сословие?

В ряду сословий прежде всего стоят князья. Княжеская власть была монархией Древней Руси. Князь есть верховный собственник земли своего княжества, верховный судья, безусловный военачальник, судья высшим боярам. Притом князь не феодал на Руси. Дело в том, что князь получал дани со своей земли, только пока он в ней княжил. А когда освобождалось место на более престижном столе и князь переезжал, например, с Овручского стола на Черниговский, он начинал получать более богатые черниговские дани, а овручские дани тут же переставал получать.

Просто как князь Мстислав или Глеб, а не как князь Смоленский, Полоцкий, князь Владимира-на-Клязьме князь не получал вообще ничего, он ничем таким не владел. Кстати, княжеское сословие было единственным абсолютно замкнутым, что очень здраво. Они переезжали со стола на стол, люди некняжеского происхождения уже в XI веке не занимают княжеские столы. Была одна попытка в Галицкой земле, и была она неудачной, подтверждающей общее правило: боярин вокняжиться не мог.

Князь, как мы видим, мог многое. Вся земля была заинтересована в князе. Например, около полутора лет Новгород оставался без князя, «и была в новгородцах туга великая». Как же так? Ведь они же от главного «эксплуататора» избавились? Надо же было на «митинг» собраться да попьянствовать всласть, а они тужить вздумали! Ан нет. Некняжеская земля, тем более некняжеский город терял в престиже, в уважении окружающих, он легко мог потерять свою независимость и стать чьим-то пригородом (то есть подчиненным городом).

Безусловно, князья пользовались огромным уважением. Их слушались, перед ними шапку ломали. Но были ли они неограниченными властителями? Ни в коем случае! Князь даже не мог собрать ополчение без воли своего города. Он мог воевать со своей дружиной, мог набрать добровольцев. Но только город ополчал себя сам. А дружина? А дружина, постепенно вбирая в себя местную городскую знать, формировала в IX-X веках, и к XI веку уже сформировала русскую аристократию — боярство. Боярство судило, ездило с посольствами. Города избирали из бояр на высшие городские должности, например, на должность тысяцкого. Это некий противовес князю наподобие английского лорд-мэра. Во всех крупных городах была должность тысяцкого. Это не просто глава ополчения, это глава города, глава городской демократии, хотя обязательно аристократического происхождения.

Итак, русские ценили род. Представьте себе русское слово «благородство». Оно очень много значит. Мы можем сказать «этот человек благородный» в несобственном смысле. А что оно значит изначально? Оно значит, что этот человек — благого рода. Тогда небезразлично было, из какой семьи, какого рода князь или боярин. Хорошее воспитание, хорошая семейная традиция — гарантия праведного служения. Это сейчас нам все равно, в какой канаве родился политический деятель. Тогда же это касалось последнего смерда.

Наконец, исконна на Руси и демократия. Я вот уже сказал, что только город мог себя ополчить. Город созывал «вече», где решал важнейшие вопросы. Кроме того, большой город делился на «концы». Концы собирали «кончанские вече». На уровне улицы или слободы существовал «сход». Такой же сход с еще древнейших, еще глубоких языческих времен существовал и в сельский местности по всей Русской земле.

И что же мы видим? Кому победить — князю Ярополку или Владимиру, явно решает аристократия и в значительной степени демократия, по крайней мере киевская. То же самое мы видим в споре и междоусобице между Ярославом Мудрым и Святополком Окаянным. Еще позже мы видим, как киевляне изгоняют вон старшего и вроде бы законного преемника Ярослава — князя Изяслава Ярославича. А еще позже, в 1113 году киевляне забывшегося и увлекшегося, я бы сказал, «совместными предприятиями» князя Святополка Изяславича (Святополка Второго) тоже вышвырнут вон во время киевского восстания. Князь не мог преступить воли всей земли.
В обществе Древней Руси не могло идти даже речи о том, что какой-то правитель может осмелиться посягнуть на веру отцов.

Владимир Махнач. «Об обществе Древней Руси и святой Ольге».

* * *

 

ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА

 

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: